В поисках меча Бога Индры - Елена Асеева

Протянув руки уперёдь, мальчоночка пыталси вухватиться за коренья, мотыляя ногами он врезалси плотными подошвами сапог у землю стараясь снизить быстроту полёта, но ничагось не помогало, потомуй как стены того прохода, по-видимому, сделанные людскими трудолюбивыми руками, были вельми залащенными. Казалось, шо по энтому ходу пускали воду, которая и обмыла стены, уничтожив на ней усяки выступы, щели, бугорки и выемки, из земли не торчали ни то, шоб коренья, ни було даже самых маханьких, тонюсеньких корешков. А Борила сице и не замедлив быстроту движения лишь до боли забил собе ту гладку оземь под ногти. Нежданно проходь и вовсе накренилси да пошёл отвесно униз. Ко всему прочему он ащё и сузилси, а поелику отрок раза два у нём застрял, впившись своими широкими плечьми у стены лаза. Всяк раз кады мальчишечка осе так застревал, у таковом висячем положение, он, кряхтя, глубоко вздыхаючи (да вжелая ужось пробиться хотя б куда-нить) начинал дёргать ногами да извиватьси телом. Борилка вупиралси стопами подошв у стены, порывисто двигал плечьми управо и лево, и напоследях, усё ж выскочив из полону, сызнова продолжал свой полёть. Очередной раз застрявши, занеже проходь наново дюже сузилси, малец почувствовал як ктой-то снизу крепко схватил его за ноги, обутые у сапожищи и резво дернул удол. Плечи отрока не мешкаючи, словно салазки заскользили по стенам. Вдругорядь малеша полёта и проход закончилси, резво оборвавшись. Борила вымахнул из няго и первое, чё вуспел разглядеть, ищё ано не приземлившись, здоровенну дубину со круглым набалдашником, оной егось тутась же огрели прямо у середку лба. Послыхалси зычный звук удара, и пред очами мальчоночки появилася густа тьма.

Глава седьмая. Гуша

Борила открыл очи, и проморгалси, изгоняя усё ащё витающий осторонь них черный дым, а кады чуток пришёл у собе увидал, шо находитси во большой землянке, идеже и пол, и стены, и потолок были сплошь земляными. Мальчик пошевелил руками и огляделси, вон сидывал прямёхонько на куче мягкого бурого мха, прикрывающего оземь, позади няго поместилси не широкий в обхвате, кривой столб, подпирающий свод землянки. Руки отрока, заведенные назадь, были крепко связаны сице, шо столб вупиралси у его спину своей шершавой, порыпанной корой. У землянке, коя походила на бероску четырехугольну горницу, у том месте иде сидел привязанный ко столбу мальчоночка, було довольно светло, занеже в земляных стенах жилища, на равном удаление друг от друга, во округло-выдолбленных углублениях располагались испускающие бледно-голубоватый свет лесны гнилушки. В ширшину землянка достигала не меньше косовой сажени, а у длину была и вовсе большенькая так, шо другого конца ейного и не обозревалось. Оно, плохонько просматривалось, ищё и, потомуй как у те самы гнилушки, там дальче у стенах сувсем перьстали светиться и вже почитай померкнув, токмо изредка, махой каплей нежданно вспыхивали, како-то мгновеньеце брезжили, озаряя землю вкруг собя, да тутась же тухли. У мальца, от полученного удара, на лбу вскочила здоровенна шишка, а голова слегка кружилась, поелику вон и не сразу разглядел того кто вуказывал туто-ва, да чичас, тихо кряхтя, шёл из полутемной части землянки ко няму. Борилка узрев како-то расплывчато, серо-бурое пятно, сызнова порывисто проморгалси и тады ж смог лицезреть приближающегося.

– Охо… хо! – тока и выдохнул отрок, внегда существо вышло в озаряемый светом кусок жилища, и стало ясно видно.

И, верно, тако существо окромя «охо… хо» и не могёть ничавось паче вызвать… Ну, може ащё громкое «а… а… а!..» но Борила трусом николиже не был, посему и издал то самое «охо… хо».

Существо, однозначно, было людского роду-племени и росту такого же як и мальчик, сидящий абие на куче пожухлого, сухого мха да взволнованно вглядывающийся в облик хозяина жилища. Человечек, сделал пару шажочков и остановилси, как раз насупротив мальчоночки, сице точно жёлал, абы тот углядел увесь егойный облик ужотко весьма скривлённый, с повисшей униз, и чуть ли не лежащей на груди, головёшкой. Одначе, на спине у существа горба вовсе и не имелось, а голову оно клонило по той причине, шо та была до зела боляхна, и кака-то не суразмерная сравнительно с телом, руками да ногами. На главе сувсем не зрилось волос, а там откудова вони должны рости находилася коротка, тёмно-бура шёрсть. Такой же шерстью бурой да короткой были покрыты и руки, и ноги, и усё туловище существа, и энтим самым оно маненько смахивало на медведя, имея тако же аки и у тот зверь коренасто, мощно тело. Лицо его хоть и не було мордой, и на нём отсутствовала шёрсть, усё ж было сложно назвать ликом. Ужо не блистало оно привлекательностью, а наобороть казалось дюже отталкивающим. Широченный нос, приплюснут так, шо и сувсем не можно узреть ноздрей, лишь едва различимы тонки щели. Нависающий над лицом лоб крупный, покрытый корявыми и глубочайшими, словно русла рек, морщинами, заканчивалси кудреватыми, густыми бровьми напрочь загораживающими махонечкие очи, какого-то тёмного почти, шо чёрного цвету. Уста у энтого человечка были также внеобычны, широки да толсты ко сему прочему ищё и пучалися. А нижняя и вовсе выворачивалася, и оттого, шо подбородок прямой да большенький тоже як и лоб выпирал уперёдь, вона, вэнта нижня губа, покоилась на подбородке. Из-за оттопыренной губы оченно хорошо просматривались два ряда зеленоватых зубов, а из левого уголка рта стекала тонкой струечкой бела пузырчата слюна. На существе окромя обмотанного подле бёдер холста, на вроде бероской женской, токмо короткой, понёвы, зеленоватого цвету ничавось не имелось. Оно и ясно почему, ведь та сама шёрсть должно неплохо сугревала его коряво тельце. Борил оглядел человечка, аки гутарится, с головы до ног и ещё раз громко охнул, зане днесь на существе заметил свои чёрные сапоги, правда не снурованные, а на плече висевше туло.

Человечек, шагнув ближее к мальчику, гулко закряхтев, присел на корточки, да заглянув у егось зелены с карими брызгами очи, на ломанном бероском скузал:

– Зайша плока убивад… ок! плока, дак аки ды убил таво зайша… болна будид диби.

– Зайца, – с трудом разобрав о чём калякаеть жилец энтой землянки, принялси оправдыватьси Борилка, почувствовав як от сказанных услух слов загудела ударенна голова. – Я убил зайца, абы пожелвить егось.

Существо яростно замотало из стороны у сторону головёшкой, сице чё из евойного рта во все направления полётели пухлы снежинки слюны, и сердито молвило:

– Лиша мой, убивад могу тока я.

– А ты ктой таков? – поспрашал Боренька, узрев у мелких, растянутых очах человечка обиду.

– Я шишуга, – гордо вскидывая уверх свову здоровенну голову, гикнуло существо.

– Ах, – обрадованно признёс малец и пошевелил крепко стянутыми позадь столба руками. – Ты лесной дух, эт ладно… Тады ты должён.

– Я ни дука, – недовольно выдохнул человечек своим сиплым, низким голосом. – Я налода.

– Налода? – повторил мальчик, явно не понимая о чем балабонить человечек. А миг спустя разгадав то чудно слово, пожав плечьми, молвил, – обаче шишиги не народ, энто лесны духи и вони…

Однакось, рассерженно существо, протяжно закряхтев, будто тащило на собе чавой-то весьма не подъемно, протянуло правую руку уперёдь да махонисто расстопырив пальцы, короткими, крепкими и малёхо загнутыми когтьми, на вроде звёриных, прибольно стукнуло мальчишечку у лоб сице, шо от вэнтого удара у тогось наново закружилась голова. Человечек, мгновение помедлив, верно позволяючи Бориле проморгатьси, произнёс:

– Я ни шишига, а шишуга… ни дука я, а жидил лиша… Моя налода очинно дливня. Мы налода ни дука… И мы лубим лиша, звиля, пдиша. Мы укаживаим за озилами, лодниками, клучами и ни позваляем даким аки ды, убивад зайша, и не дока зайша.

– А, сице вы выходють не духи, вы люди, – поморщившись от тогось крепкого да болезного удара об лоб острых, словно острие стрелы, когтей, закалякал Борилка. – Я уразумел… уразумел… вы народ, шишуги. От-то я и не ведал, шо такой народ есть… думал шишиги энто таки масеньки духи лесны, охраняющи корни деревов от зла усякого, того, шо из Пеклу у Бел Свет иноредь хаживает.

Шишуга поднялси с корточек и выпрямившись посотрел на отрока свёрху униз, да покачал головой, ужось правда не так яростно, посему слюна стекающая по подбородку, не разлетелась в стороны, а лишь, сорвавшись с него, юркнула кудый-то ближее к земляному полу, и принялси разъяснять:

– Шишуги налод, и он окланяит колни диливив од злобнык лудий, кодолыи пликодяд в наши лиша, абы лубит дилива, убивад зайша и пдиша.

– Я убил зайца, занеже был голоден, жёлал пожамкать, – ответствовал мальчик, стараяся втолковать такому сёрдитому человечку, шо ни о чём дурном, ни помышлял.

– Гы… гы… гы, – загигикал шишуга, и потер меж собой волосаты ладошки. – Голодин… и я голодин, подому съим дибя. Ды болшой и дакой кушный.